Художественная литература Сьюзан Таубс в новом прочтении
ДомДом > Новости > Художественная литература Сьюзан Таубс в новом прочтении

Художественная литература Сьюзан Таубс в новом прочтении

May 08, 2023

Мерве Эмре

В книге Зигмунда Фрейда «Человек-Крыса», истории болезни молодого невротика, есть любопытная сноска о естественной неопределенности отцовства. Чтобы мужчина поверил, что его отец действительно был его отцом, он должен был принять то, что не могли подтвердить никакие доказательства. Отцовство не является физическим родством, объяснял Фрейд. Это была идея, которая возникла, как будто уже полностью сформировавшаяся, в уме. «Доисторические фигуры, на которых изображен меньший человек, сидящий на голове более крупного, представляют собой изображения отцовского происхождения», - писал он. «Афина не имела матери, но возникла из головы Зевса».

Но Фрейд ошибался. У Афины была мать: Метида, которую Зевс проглотил, опасаясь, что дети, которых она родила, окажутся слишком могущественными, чтобы он мог им управлять. В некоторых версиях мифа Метида, будучи беременной внутри Зевса, сделала своей дочери нагрудник, который Афина в конечном итоге украсила обезглавленной головой горгоны Медузы, чьи глаза обладали силой превращать в камень любого, кто смотрел на нее. «Обезглавить = кастрировать», — писал Фрейд в другом месте. Если бы он сложил две головы вместе, он мог бы удивиться парадоксу, который они представляли: свирепая и божественная девочка могла символизировать как расширение власти патриарха, так и ее уничтожение.

Роман Сьюзан Тобес «Развод» (1969) начинается с репортажа в France-Soir о обезглавленной женщине, которой начисто отрубили голову, когда ее сбила машина в Восемнадцатом округе Парижа. Женщина, Софи Блинд, как и Тауб, дочь психоаналитика, внучка раввина и бывшая жена ученого и раввина. Она также мать детей преимущественно мужского пола и любовница Гастона, Роланда, Алена, Николаса и Ивана. Спасаясь от семейной жизни в Нью-Йорке, она только что переехала со своими детьми в Париж. Ее убивают прежде, чем она успевает закончить расстановку мебели в своей новой квартире.

В жизни разум и тело Софи были обязаны мужчинам. После смерти ее отрубленная голова может свободно путешествовать по своей жизни в серии сюрреалистических изображений. Ее голова может оторваться от вида от первого лица и погрузиться во всеведение. Оно может перепрыгнуть через время и пространство: к ее замужеству в Нью-Йорке, к ее меланхолическому детству в Будапеште. Он может фантазировать о ее похоронах (их как минимум двое) или представить ее труп на столе для вскрытия: «четыре конечности вместе, кожа тщательно сложена, железы в отдельной миске». Здесь он может стащить фразу, а там целую форму: шутку Фрейда, эссе его дочери Анны о «потерянности и потерянности», сказочную игру-в-романе из «Улисса». Когда он не может разобраться в жизни Софи, он может призвать на помощь богов и людей. «Горгоны, сестры мои. Посейдон, где ты? Гомер, Гераклит, Ницше, Джойс, утешайте меня!» Софи умоляет.

Глава — идеальный проводник романа, предметом которого является разрыв во многих его мучительных формах: семейной, национальной, религиозной и, прежде всего, субъективной. «Развод» — это история женщины, отчужденной от чувства собственного «я», с которым она никогда не соглашалась, от «я», которое она, кажется, накопила пассивно. Выход из брака — это один из способов избавиться от этого «я» и «прийти в сознание, борьба длиною в жизнь», — думает Софи. Она вспоминает свои враждебные и сбивающие с толку встречи с родителями, свои любовные связи, унизительные ссоры с мужем и тревожную суету из-за детей. Все это, кажется, привело ее к поворотному моменту, моменту самоопределения. Но какой должна быть женщина после того, как ее оторвали от социального порядка? Отрезанная от мужчин, которые давали ей ощущение, пусть и гнетущее, ее места в мире?

На одном из похорон голова поднимается, чтобы дать своего рода ответ на эти вопросы: «Женщина частично меньше человека, частично больше человека и частично человека». Женщина должна быть сущностью несформированной и незафиксированной. Она должна освободиться от ожиданий, что она будет последовательной и познаваемой, как персонаж реалистического романа девятнадцатого века. «Я не цепляюсь за старую психологию, зацикленность на эго, преемственность, весь процесс быть личностью — это абсурд», — заявляет Софи. Большинство из нас просто принимают на себя всю ответственность за то, чтобы быть личностью, и живут своей жизнью. Но это, как предполагает Таубс, вовсе не жизнь.